Сайт Школы Познания -
Старая пила (Новые энергии)
Автор: Марина03.03.2015
Она беззаботно проживала свою жизнь, двигая окружающих её людей, словно мебель в квартире, так, как было удобно ей. Удобно жить и иметь минимум обязанностей, забот, хлопот, работы, а побольше времени и возможностей на весёлую жизнь. В её маленькой головке, не отягощённой большими раздумьями, хорошо созревали лишь планы развлечений.
В пятнадцать её вседозволенность и непослушание естественной дорогой привели к развлечениям более взрослым, что окрасили её весёлую жизнь ещё большими удовольствиями, и если бы эта "старая пила" не пилила её своими нравоучениями - было бы вообще всё в кайф.
Поменяв нескольких таких же безмозглых и ни к чему не стремящихся оболтусов, нахватав от них, вместе со знанием жизненных "низов", и- "прелести" букета соответствующих обстановкам болезней, она вдруг однажды поняла, что беременна.
Это обстоятельство чрезвычайно её огорчило. Оно обозначало конец весёлой разгульной жизни, а она совсем ещё не нагулялась к своим 25 годам. Усиленно соображая, что же ей делать, как поступить - она поплелась к своей "старой пиле".
Та завелась невыносимым нудом, что надо рожать, нельзя убивать ребёнка, и ещё какую-то охинею, от которой трескалась голова, не привыкшая к таким проблемам.
А с другой стороны, этот её последний бойфренд был классным мужиком, лёгким и весёлым от постоянного кайфового допинга, не пилил и не нагружал ничем её головку, кроме веселья, и забот, где достать на это денег. Семейка его была соответственная. Родители - весёлые алкаши, весело гуляющие и весело бьющие друг другу морды. Братаны- бандюганы , зарабатывающие на свою весёлую жизнь бандитскими разбоями и рэкетом. Били кому-то морды, теребили перепуганных старух на рынках, да и имели свою долю, которая увеличивалась по мере утяжеления их бандитских налётов.
Махнув рукой, она решила уступить "старой пиле" и оставить ребёночка, но папашу узаконить, мало ли что, а у этой семейки кое-что имелось.
Выдержав пьяные набеги своей будущей свекрови, которая совсем не готова была отдать свою кровиночку какой-то потаскухе и позорила её своими пьяными скандалами и перед соседями по съёмной квартире, и в той забегаловке, где она подрабатывала, будущая мать вскоре с удовольствием отметила, что победила молодость.
Сынок никак не мог определиться, с кем же ему остаться. Такая дилемма тоже разрывала его нежный мозг пополам. Он метался то туда, то сюда, но под напором молодости и растущих на глазах улик - в загс всё же сходил. Но это никак не повлияло на его образ жизни, как впрочем, и на образ жизни его новоиспечённой супруги.
Стоя за прилавком в своём закуточке, она продолжала одеваться так, как привыкла. Узенькие джинсы и футболка, которая уже не налезала на ещё маленький животик, делали её фигуру непонятно-безобразной. Было не понятно, то ли она беременна - но тогда вид её был каким-то диким сообразно её положению, а если это не беременность, то что это за маленький надутый шарик выпирает из-под её футболки. И каково там её ребёнку, думали женщины, скользя глазами по этой несуразности, и наполняясь жалостью и к этому несчастному малышу, которого угораздило попасть к такой мамаше, и к мамаше, у которой в голове совсем не было намерения ею становиться.
Она жила своей, отдельной жизнью от своего живота, который только раздражал её, вызывая недовольство. Она потому и одевалась, как прежде, потому что когда она поворачивалась спиной к покупателям, казалось, что она вовсе не беременна, когда же нужно было повернуться животом, она пыталась стянуть посильнее края уже не застёгивающейся курточки, и ей казалось, что живот вобщем-то и не сильно заметен, если не приглядываться.
Но нижняя часть голого живота была наруже, и любопытные всё равно скользили заинтересованным взглядом, ведь не каждый день можно увидеть такую картину: бестолковая деваха в интересном положении, но думающая, что со стороны также не видать голый живот, как не видать его и ей.
Лишь эта тонкая натянутая кожа отделяла развивающийся плод от внешнего мира, но не могла защитить от потока мыслей, что тяжёлыми и обжигающими волнами ежедневно поливали, бомбили, расстреливали бедный живой комочек, который, не смотря ни на что, пытался выживать и расти даже в таких условиях.
Он болезненно втягивал свою головку в плечи, держась двумя ручками за пуповину, потому что больше держаться ему было не за что. Он прекрасно понимал, что защитить его некому, потому что та, в чьём животе он был, была к нему совершенно равнодушна, и более того, временами обжигающие потоки ненависти шли и от неё. Так что когда она была просто равнодушна, было для него передышкой.
Он отдыхал только ночью от этих энергий негатива, что шли днём на его голову сверху - от матери, и со спины - от мира. Хотя иногда он чувствовал потоки тепла, добра и света, значит, кто-то жалел его, кто-то посылал ему свою любовь и жалость. И это было для него как глоток свежего воздуха. Но он понимал, что ему нужно всё преодолеть, всё вытерпеть, чтобы родиться. Ему очень нужно было попасть в тот мир, хотя он уже заранее знал, что ждать чего-то хорошего от этого мира - надежды мало.
Хотя… там есть какая-то "старая пила", с которой мать постоянно ругается, но именно благодаря ей он может родиться. И он очень на неё надеялся.
В пятнадцать её вседозволенность и непослушание естественной дорогой привели к развлечениям более взрослым, что окрасили её весёлую жизнь ещё большими удовольствиями, и если бы эта "старая пила" не пилила её своими нравоучениями - было бы вообще всё в кайф.
Поменяв нескольких таких же безмозглых и ни к чему не стремящихся оболтусов, нахватав от них, вместе со знанием жизненных "низов", и- "прелести" букета соответствующих обстановкам болезней, она вдруг однажды поняла, что беременна.
Это обстоятельство чрезвычайно её огорчило. Оно обозначало конец весёлой разгульной жизни, а она совсем ещё не нагулялась к своим 25 годам. Усиленно соображая, что же ей делать, как поступить - она поплелась к своей "старой пиле".
Та завелась невыносимым нудом, что надо рожать, нельзя убивать ребёнка, и ещё какую-то охинею, от которой трескалась голова, не привыкшая к таким проблемам.
А с другой стороны, этот её последний бойфренд был классным мужиком, лёгким и весёлым от постоянного кайфового допинга, не пилил и не нагружал ничем её головку, кроме веселья, и забот, где достать на это денег. Семейка его была соответственная. Родители - весёлые алкаши, весело гуляющие и весело бьющие друг другу морды. Братаны- бандюганы , зарабатывающие на свою весёлую жизнь бандитскими разбоями и рэкетом. Били кому-то морды, теребили перепуганных старух на рынках, да и имели свою долю, которая увеличивалась по мере утяжеления их бандитских налётов.
Махнув рукой, она решила уступить "старой пиле" и оставить ребёночка, но папашу узаконить, мало ли что, а у этой семейки кое-что имелось.
Выдержав пьяные набеги своей будущей свекрови, которая совсем не готова была отдать свою кровиночку какой-то потаскухе и позорила её своими пьяными скандалами и перед соседями по съёмной квартире, и в той забегаловке, где она подрабатывала, будущая мать вскоре с удовольствием отметила, что победила молодость.
Сынок никак не мог определиться, с кем же ему остаться. Такая дилемма тоже разрывала его нежный мозг пополам. Он метался то туда, то сюда, но под напором молодости и растущих на глазах улик - в загс всё же сходил. Но это никак не повлияло на его образ жизни, как впрочем, и на образ жизни его новоиспечённой супруги.
Стоя за прилавком в своём закуточке, она продолжала одеваться так, как привыкла. Узенькие джинсы и футболка, которая уже не налезала на ещё маленький животик, делали её фигуру непонятно-безобразной. Было не понятно, то ли она беременна - но тогда вид её был каким-то диким сообразно её положению, а если это не беременность, то что это за маленький надутый шарик выпирает из-под её футболки. И каково там её ребёнку, думали женщины, скользя глазами по этой несуразности, и наполняясь жалостью и к этому несчастному малышу, которого угораздило попасть к такой мамаше, и к мамаше, у которой в голове совсем не было намерения ею становиться.
Она жила своей, отдельной жизнью от своего живота, который только раздражал её, вызывая недовольство. Она потому и одевалась, как прежде, потому что когда она поворачивалась спиной к покупателям, казалось, что она вовсе не беременна, когда же нужно было повернуться животом, она пыталась стянуть посильнее края уже не застёгивающейся курточки, и ей казалось, что живот вобщем-то и не сильно заметен, если не приглядываться.
Но нижняя часть голого живота была наруже, и любопытные всё равно скользили заинтересованным взглядом, ведь не каждый день можно увидеть такую картину: бестолковая деваха в интересном положении, но думающая, что со стороны также не видать голый живот, как не видать его и ей.
Лишь эта тонкая натянутая кожа отделяла развивающийся плод от внешнего мира, но не могла защитить от потока мыслей, что тяжёлыми и обжигающими волнами ежедневно поливали, бомбили, расстреливали бедный живой комочек, который, не смотря ни на что, пытался выживать и расти даже в таких условиях.
Он болезненно втягивал свою головку в плечи, держась двумя ручками за пуповину, потому что больше держаться ему было не за что. Он прекрасно понимал, что защитить его некому, потому что та, в чьём животе он был, была к нему совершенно равнодушна, и более того, временами обжигающие потоки ненависти шли и от неё. Так что когда она была просто равнодушна, было для него передышкой.
Он отдыхал только ночью от этих энергий негатива, что шли днём на его голову сверху - от матери, и со спины - от мира. Хотя иногда он чувствовал потоки тепла, добра и света, значит, кто-то жалел его, кто-то посылал ему свою любовь и жалость. И это было для него как глоток свежего воздуха. Но он понимал, что ему нужно всё преодолеть, всё вытерпеть, чтобы родиться. Ему очень нужно было попасть в тот мир, хотя он уже заранее знал, что ждать чего-то хорошего от этого мира - надежды мало.
Хотя… там есть какая-то "старая пила", с которой мать постоянно ругается, но именно благодаря ей он может родиться. И он очень на неё надеялся.